Герой нашего времени

М.Ю.Лермонтов начал работать над романом в 1838 году, основываясь на кавказских впечатлениях. В 1840 году роман увидел свет и сразу же привлек внимание и читате­лей, и литераторов. Они с восхищением и недоумением останавливались перед этим чудом русского слова. Более всего поражает в романе бесконечное богатство поэтичес­кой формы, столь совершенной и столь многообразной в своем стиле и жанрах. Будучи социально-психологическим романом как целое, «Герой нашего времени» — это и лирический дневник (в «Княжне Мери»), и философская повесть («Фаталист»), и изумительный по естественной непринужденности рисунка «приключенческий рассказ» («Тамань»), и путевой очерк (начало «Бэлы» и «Максим Максимыч»), и романтическая поэма («Бэла»).

Роман Лермонтова был огромным идейным вкладом в русскую литературу. Он обличал время, рассказывал о его пустоте и ничтожности. Если люди, подобные Печори­ну, — сильные волевые характеры, умные, импульсивные, с жадными устремлениями в жизни, — если их жизнь пуста и ничтожна, то что можно сказать о времени? Лермонтов правдивым рассказом о герое осудил время.

Задача Лермонтова — ^ыубленный^психологический анализ современного человека, сделанный-на основе про­блем личной и общественной морали. Отсюда — постро­ение романа не по принципу хронологической последова­тельности, а по принципу постепенного ознакомления читателя с умственным и душевным миром героя: от рас­сказа Максима Максимыча о Печорине — к его «журналу» (то есть дневнику).

Сопоставляя «Героя нашего времени» с «Евгением Онегиным» А.С.Пушкина, Белинский указывал и на сход­ство героев, и на их различие: Печорин — «это Онегин нашего времени, герой нашего времени; несходство их между собой гораздо меньше расстояния между Онегою и Печорою». Разница, однако, существенна: «Этот человек не равнодушно, не апатически несет свое страдание: беше­но гоняется он за жизнью, ища ее повсюду; горько обви­няет он себя в своих заблуждениях. В нем неумолчно раздаются внутренние вопросы, тревожат его, мучат, и он в рефлексии ищет их разрешения: подсматривает каждое движение своего сердца, рассматривает каждую мысль свою. Он сделал из себя самый любопытный предмет своих наблюдений и, стараясь быть как можно искреннее в своей исповеди, не только откровенно признается в своих истин­ных недостатках, но еще и выдумывает небывалые или ложно истолковывает самые естественные свои движения». Все это было совершенно новым в русской литературе.

В отношении стиля «Герой нашего времени» резко отличается от прежней прозы Лермонтова. Проза Лермон­това насыщена иронией и изобилует философскими афо­ризмами и размышлениями. Отказавшись от юношеской романтической манеры, Лермонтов не отказался от своего мировоззрения и от основ своего художественного метода, а развил и углубил их.

Реакционная критика напала на «Героя нашего време­ни» как на политический роман, будто бы содержащий клевету на русского человека. На эти отзывы Лермонтов ответил особым предисловием, которое появилось при втором издании романа (1841 г.). Лермонтов возражает здесь и против отождествления Печорина с личностью автора, и против упреков в том, что Печорин — явление выдуманное, не существующее в русской жизни, и против других мнений критики. Начало предисловия содержит очень. важные указания на то, что публика не поняла общественной «иронии», заложенной в романе и подчерк­нутой в заглавии. Лермонтов жалуется на «несчастную доверчивость некоторых читателей и даже журналов к буквальному значению слов». Это явный намек на то, что в романе есть второй, не высказанный автором прямо смысл — общественная трагедия, трагедия целого поколе­ния, обреченного на бездействие.

Трагическая биография Печорина есть плод общест­венного зла, а не личных его недостатков. Отсюда — глубокая ирония, пронизывающая весь роман (начиная.с заглавия) и обращенная не к личности Печорина, а к обществу, к «поколению», к «нашему времени». Лермонтов ясно намекает на это в конце предисловия к «Журналу Печорина»: «Может быть, некоторые читатели захотят уз­нать мое мнение о характере Печорина? — Мой ответ — заглавие этой книги. — «Да это злая ирония!» — скажут они. — Не знаю». Это замечательное «не знаю» — вовсе не отказ, а намек на то, что дело идет не просто о личном «характере» героя, а о гораздо более важном, сложном и злободневном вопросе.

В романе последовательно анализируются представле­ния Печорина о любви, дружбе, общественных связях — то, что всегда считалось мерилом ценности личности. Пе­чорин как бы испытывает себя в разных ситуациях: любви «естественной» («Бэла»), «романтической» («Тамань»), «светской» («Княжна Мери»), в дружбе «патриархального» типа («Бэла», «Максим Максимыч»), дружбе сверстников одного социального круга, дружбе интеллектуальной (с Грушницким, доктором Вернером в «Княжне Мери»). Во всех случаях характер современного человека ставит грани­цы осуществлению идеала, и причина этого не в «пороч­ности» Печорина, а в самом обществе, которое обрекает своих членов на трагическое взаимное непонимание. Автор не судит своего героя и тем более не разоблачает его, а анализирует. Судит себя сам Печорин, сознающий, что находится во власти неких общих законов, за пределы которых не может вырваться.

Мир героев романа представляет собой целую систему образов, в центре которой находится Печорин. Его лич­ность вырисовывается из суммы отношений, в которые он вступает с окружающими. Один из центральных конфлик­тов — между Печориным и Грушницким — гораздо глубже, чем противопоставление истинного и ложного, оригинала и пародии. Логикой событий Грушницкий оказывается жертвой, а Печорин — убийцей товарища. Грушницкий — часть социального мира, в судьбе которого Печорин сыграл фатальную роль.

В бессонную ночь накануне дуэли с Грушницким герой романа как бы подводит итоги прожитой жизни. «Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? Для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъ­ятные... Но я не угадал этого назначения, я увлекся при­манками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благодарных стремлений — лучший цвет жизни».

Горестные и трудные признания! То, что мы узнаем о Печорине из его дневника, из рассказов других действую­щих лиц, вызывает к нему двойственное чувство. Мы не можем не осуждать Печорина за его отношение к Бэле, к княжне Мери, к Вере, к доброму Максиму Максимычу. Но мы не можем ему не сочувствовать, когда он едко высме­ивает аристократическое «водное общество», разбивает козни Грушницкого и его приятелей. Мы не можем не видеть, что Печорин на голову выше окружающих его людей, что он умен, образован, талантлив, храбр, энерги­чен. Нас отталкивает равнодушие Печорина к людям, его неспособность к настоящей любви, к дружбе, его индиви­дуализм и эгоизм. Но Печорин увлекает нас жаждой жизни, стремлением к лучшему, умением критически оценить свои поступки. Он глубоко несимпатичен нам «жалкостью дей­ствий», пустой растратой своих сил, теми поступками, которыми он приносит страдания другим людям. Но мы видим, что и сам он глубоко страдает.

Характер Печорина сложен и противоречив. Герой романа говорит о себе: «Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его...» Каковы причины этой раздвоенности? «Моя беспросветная молодость протекла в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни...» — признается Печорин. Он научился быть скрытным, стал злопамятным, желчным, завистливым, честолюбивым, сделался, по его словам, нравственным калекой.

Фигура Грушницкого выделяется среди «московских франтов» и модных «блестящих адъютантов» пятигорского общества. Он — прямой антипод Печорина. Грушницкий играет в разочарование, его поступками движет мелочное самолюбие. Он принадлежит к людям, страсть которых состоит в том, чтобы позировать и декламировать, не понимая и не чувствуя истинно прекрасного в жизни.

К Грушницкому благоволили «семейства степных по­мещиков», дочери которых приехали на воды ловить жени­хов. А он, поставив себе целью «сделаться героем романа», пытается завоевать сердце московской княжны Мери. Ее мать — княгиня Лиговская — гордится умом и знаниями своей Мери, «которая читала Байрона по-английски и знает алгебру». Княгиня гордится тем, что Мери «невинна как голубь», но она ничем не может помочь дочери, когда та оказалась перед трудным решением.

Не менее поэтичен и образ Бэлы. Безоглядная любовь к Печорину соединяется в ней с чувством собственного достоинства. «Если он меня не любит, то кто ему мешает отослать меня домой? — говорит Бэла Максиму Максимы-чу, отерев слезы и гордо подняв голову. — А если это так будет продолжаться, то я сама уйду: я не раба его — я княжеская дочь!..»

Страстность, смелость и гордость сливаются в ее ха­рактере с трогательной женственностью.

Печальна история и Веры — единственной женщины, которую Печорин любил глубоко и сильно. Его любовь принесла Вере много страданий и горя. В прощальном письме к Печорину, изумительном по глубине мысли и силе чувств, Вера так: говорит о его любви: «... ты любил меня как собственность, как источник радостей, тревог и печалей, сменявшихся взаимно, без которых жизнь скучна и однообразна».

Из всех близких к Печорину лиц глубже других пони­мает его доктор Вернер — человек умный и проницатель­ный, насмешливый и тонкий собеседник. Вернер ирони­чески посмеивается над богатыми господами, приехавшими лечиться на воды. И он же, по словам Печорина, плакал над умирающим солдатом.

Образ доктора Вернера нарисован Лермонтовым с явной симпатией. С еще большей симпатией рисует автор простого армейского офицера штабс-капитана Максима Максимыча. Честнейший и добродушный человек, Мак­сим Максимыч огрубел и отяжелел, прослужив всю жизнь на передовой кавказской линии. «Это тип чисто рус­ский», — говорил о нем Белинский.

С искренней грустью рассказывает Максим Максимыч о Бэле, которую он полюбил как родную дочь. Горькой обидой переполнилось его сердце, когда он наконец снова встретился с Печориным, а тот с холодностью и безразли­чием протянул ему руку. Они сухо и навсегда расстались.

Картины природы, пейзажи в романе Лермонтова пле­няют своей живописностью, и вместе с тем они совершен­но свободны от внешней декоративности.

Лермонтовские пейзажи отличаются точностью, стро­гостью, ясностью и впечатляющей образностью языка и стиля. Они возникают в романе и как описание того, что видят путешественники, и как яркий фон, на котором развертывается действие. Но есть у лермонтовских пейза­жей и другая важная особенность: они неразрывно связаны с переживаниями героев, выражают их чувства и настро­ения, проникнуты глубоким лиризмом. Отсюда и рождает­ся необыкновенная эмоциональность, глубокая взволно­ванность описаний природы в романе Лермонтова, создающая ощущение музыкальности его прозы, прибли­жающая прозу к стихам.

Чистота, правильность, гармоничность языка «Героя нашего времени» — плод большой работы автора над рукописью романа. Он стремился к тому, чтобы язык романа был образным, эмоциональным, сохранял всю жи­вость разговорных интонаций.

Богатство языка романа основывается также на много­голосии. Мы слышим в романе голоса трех рассказчиков: странствующего офицера, Максима Максимыча и Печори­на. У каждого из них свой строй языка, свои особенности речи. К ним присоединяются своеобразные голоса Бэлы, Казбича, Азамата, Грушницкого, княжны Мери, Вернера и других персонажей романа.

На последних страницах новеллы «Фаталист», завер­шающей роман, Печорин называет себя и свое поколение «жалкими потомками, скитающимися по земле без убеж­дений и гордости, без наслаждения и страха... неспособны­ми более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного нашего счастья...»

Какие горькие признания, какой печальный итог! Причины, по которым Печорин и другие мыслящие люди его времени не могли быть счастливы, Лермонтов видел в «ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные права». Тем и дорог нам Лермонтов, что он страстно боролся своими произведениями против темных сил зла — корысти, вражды, злобы, ненависти, угнете­ния — всего, что уродует, калечит и омрачает жизнь на земле.