Первую мировую войну И.А.Бунин определил как «беспримерную катастрофу», сравнив ее с начальными страницами Библии: «Земля была пуста и не устроена». Но надежду не исключил: «В мире происходит событие, которое опрокинуло и опрокидывает все понятия о настоящей жизни... Рассуждая теоретически, я позволю себе высказать уверенность, что происходящее отрезвит людей и многое изменит в их жизни к лучшему». «Господин из Сан-Франциско» (1915) своим миром вопиющей фальши, парадоксального человеческого эгоизма и близорукости должен был содействовать отрезвлению, хотя непосредственных откликов на войну не содержал. В этом рассказе конкретные события, бытовые детали помогают понять точку зрения автора на буржуазное общество и человеческое существование в целом.
Уже первая фраза в выборе Господином (собственного имени у него нет) маршрута для увеселительного круиза насыщена сгущенным смыслом, в ней видится состояние всего мира. «Карнавал он думал провести в Ницце, в Монте-Карло, куда в эту пору стекается самое отборное общество, — то самое, от которого зависят все блага цивилизации: и фасон смокингов, и прочность тронов, и объявление войн, и благосостояние отелей, — где одни с азартом предаются автомобильным и парусным гонкам, другие рулетке, третьи тому, что принято называть флиртом, а четвертые — стрельбе в голубей, которые очень красиво взвиваются из садков над изумрудным газоном, на фоне моря цвета незабудок, и тотчас же стукаются белыми комочками о землю». Во фразе сосредоточено все: «философия» Господина, ироническая характеристика современной антигуманной «цивилизации», образ прекрасной, но жестоко подавляемой природы.
Осуществляется почти сквозная символизация мотивов и деталей. Корабль назван «Атлантидой» — сразу появляется предвестник гибели. Разные «слои» плывущих: блестящие салоны, обслуга, кочегары «адской» топки — модель неправого, разобщенного мира. Жалкой щепкой выглядит корабль над могучими, грозными глубинами океана. А движение «Атлантиды» по замкнутому кругу и возвращение с телом уже мертвого Господина — символ бессмысленного перемещения в пространстве. Чувство надвигающейся катастрофы ясно читается в обычном будто бы описании.
В рассказе океан становится реально грозным. «По вечерам этажи «Атлантиды» сияли во мраке как бы огненными несметными глазами... Океан, ходивший за стенами, был страшен, но о нем не думали, твердо веря во власть над ним командира...»
Рассказ построен по принципу кольцевой композиции. Все как будто повторяется, но в новом, усиленном качестве. Сгущаются краски до беспросветной гаммы, и в предчувствии гибели «опять среди бешеной вьюги, проносившейся над гудевшим, как погребальная месса, и ходившим траурными от серебряной пены горами океаном», гремела бальная музыка.
Поведение Господина, жадного до наслаждения бытом, туалетом, — пик слепоты того, кто уже приблизился к пропасти небытия.
Царству зла противопоставлен, как всегда у Бунина, мир Прекрасного. Он слагается из нескольких самостоятельных величин. Прежде всего авторское поклонение вызывают абруццское горцы. «Шли они, — пишет автор, — и целая страна, радостная, прекрасная, солнечная, простиралась под ними...» Далее следует картина такой сказочной красоты, которую «бессильно выразить человеческое слово»! Полное, ликующее слияние с ней и есть идеал автора, воплощенный в лице сынов гор. Не забывает писатель и о другой области человеческих чувств. Тяготение дочери Господина к восточному вельможе суетно. Но «прекрасны были нежные, сложные чувства, что пробудила в ней встреча» с принцем. С «яростной» изобразительностью развенчано мертвое царство, потому что оно мешает цветению и пробуждению души.
Повествование «Господина из Сан-Франциско» будто соткано из зримых образов: внешнего облика людей (выпуклые ногти миндального цвета; сухие ноги с плоскими ступнями; черные, словно приклеенные волосы), предметного мира («адские топки», «в маслянистом ложе вал» машины), атмосферы времени (упоминается Ибсен, балканская война и др.). Авторская позиция выражается в изобразительности — в воссоздании общей картины и отдельных ее звеньев. А уточняется — в символике и условных фигурах. За уходящим в ночь и вьюгу кораблем следит со скал Гибралтара огромный Дьявол. Никто, кроме него, не знал, «что стоит глубоко, глубоко под ними, на дне темного трюма, в соседстве с мрачными и знойными недрами корабля, тяжко одолевавшего мрак, океан, вьюгу...»