Вы здесь

История одного города

Знаменитый сатирический роман-обозрение «История одного города» был написан М.Е.Салтыковым-Щедриным в 1869-1870 годах.

Свое произведение автор выдал за найденные в архиве тетради летописца, будто бы жившего в XVIII веке, а себе отвел лишь скромную роль «издателя» его записок; царей и царских министров представил в образах градоначальни­ков, а установленный ими государственный режим — в образе города Глупова.

«История одного города» — в сущности, сатирическая история русского общества», — писал И.С.Тургенев. Вся жизнь города Глупова нелепа, противоречит нормальной человеческой жизни. Его правители — злобные, жестокие куклы; цель их — уничтожение всего мыслящего. Фами­лии-клички указывают на паразитизм и враждебность их носителей всему человеческому и прогрессивному. Градо­начальники Глупова: Органчик (Брудастый), Прыщ (Фар­шированная голова), Бородавкин, Негодяев, Перехват-За­лихватский, Угрюм-Бурчеев — олицетворяют самодержавие и произвол.

В этом романе использованы все художественные при­емы щедринской сатиры — сатирическая фантастика, гро­теск, беспощадная ирония и веселый, торжествующий юмор. Фантастика эта в сущности своей правдива, реалис­тична, нереальны лишь внешние черты образов и событий. «Говорят о карикатуре и преувеличениях, но нужно только осмотреться кругом, чтоб обвинение это упало само собой... Кто же пишет эту карикатуру? Не сама ли дейст­вительность? Не она ли на каждом шагу обличает самое себя в преувеличении?» — писал Салтыков-Щедрин.

Брудастый-Органчик, несмотря на всю фантастич­ность своей внешности (вместо мозга у него вставлен примитивный механизм — органчик), совершает поступки, ничем не отличающиеся от поступков реально существую­щих правителей. При въезде в губернию он порет ямщиков, затем день и ночь пишет «все новые и новые понуждения». По его приказам «хватают и ловят, секут и порют, описы­вают и продают». Такое управление было испытано веками, и чтобы так управлять, достаточно было иметь «пустую посудину» вместо головы. Недаром смотритель народного училища на вопрос глуповцев: «Бывали ли в истории примеры, чтобы люди распоряжались, вели войны и заклю­чали трактаты, имея на плечах порожний сосуд?» — отве­чает, что подобное вполне возможно, что некий правитель «Карл Простодушный... имел на плечах хотя и не порож­ний, но все равно как бы порожний сосуд, а войны вел и трактаты заключал».

Кроме «разорю!» и «не потерплю!», Органчику других слов и не требовалось по роду его деятельности. «Есть люди, — пишет Щедрин, — которых все существование исчерпывается этими двумя романсами». В образе Орган­чика до предела заострены черты автоматизма и бездушия правителей.

Градоначальник Василиск Бородавкин, знаменитый «войнами за просвещение», за внедрение в быт глуповцев горчицы и персидской ромашки, предстает тоже злобной, бездушной куклой и свои дикие войны ведет при содейст­вии оловянных солдатиков. Но поступки Бородавкина от­нюдь не более фантастичны, чем поступки любого прави­теля-самодура. Бородавкин «спалил тридцать три деревни и с помощью сих мер взыскал недоимок два рубля с полтиной».

 

В произведениях, предшествующих «Истории одного города», Щедрин писал о том, что на «физиономии обще­ства» вскакивают гнусные прыщи, свидетельствующие о его гнилости, внутренней болезни. Именно таким олице­творением болезни эксплуататорского строя и является градоначальник Прыщ. Основная черта градоначальника Прыща (он же Фаршированная голова) — животность. Прыщ неизменно возбуждает аппетит у предводителя дво­рянства — его голова, начиненная трюфелями, распростра­няет соблазнительный запах. В эпизоде, где предводитель дворянства съедает голову градоначальника, Прыщ окон­чательно лишается человеческого облика: «Градоначальник вдруг вскочил и стал обтирать лапками те места своего тела, которые предводитель полил уксусом. Потом он закрутился на одном месте и вдруг всем корпусом грохнулся на пол».

Даже образ Угрюм-Бурчеева — этот символ угнетения и произвола — вобрал в себя многие конкретные черты антинародных правителей России. Образы градоначальни­ков лишены психологической глубины. И это не случайно. Угрюм-Бурчеевым чужды чувства горя, радости, сомнения. Они не люди, а механические куклы. Они — полная противоположность живым людям, страдающим и мысля­щим. Градоначальников Щедрин рисует в резко саркасти­ческой и гротесковой манере, но иногда он пользуется и иронией, и даже веселым юмором.

Щедрин всей душой любил угнетенный народ России, но это не мешало ему осуждать его невежество, покорность. Когда Щедрина обвиняли в том, что он глумится над народом, писатель отвечал: «Мне кажется, что в слове «народ» надо отличать два понятия: народ исторический и народ, представляющий собою идею демократизма. Перво­му, выносящему на своих плечах Бородавкиных, Бурчеевых и т.п., я действительно сочувствовать не могу. Второму я всегда сочувствовал, и все мои сочинения полны этим сочувствием».

В «Истории одного города» Щедрин предсказал гибель самодержавия. Униженные, доведенные до отчаяния глу-повцы в конце концов начинают понимать невозможность своего существования в условиях деспотического режима Угрюм-Бурчеева. Писатель ощутимо передает нарастание гнева народа, атмосферу, предшествующую взрыву. Карти­ной этого мощного взрыва, потрясшего город, Щедрин заканчивает свою хронику. Угрюм-Бурчеев исчез, «словно растаяв в воздухе», и «история прекратила течение свое», история мрачного города, его забитых и покорных обита­телей, безумных правителей. В жизни освобожденного народа начинается новый период. Подлинная история че­ловечества бесконечна, она подобна горной реке, остано­вить могучее движение которой оказался бессилен Угрюм-Бурчеев. «Река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой». С пред­чувствием великих исторических перемен в Глупове связан светлый взгляд Щедрина на будущее, ярко воплотившийся в его книге.

Хроника написана красочным, весьма сложным по составу языком. В нем широко использованы и высокий слог старинной речи — например, в обращении архивариу­са-летописца к читателю, — и народные изречения и пословицы, и тяжелый, неудобочитаемый слог канцеляр­ских бумаг в пародийном переложениии (так называемые «Оправдательные документы», приложенные к хронике), и публицистический стиль современной Щедрину журналис­тики. Сочетание сказовой манеры «летописца» с авторским переложением его записей позволяло Щедрину то прида­вать рассказу несколько архаический характер историчес­кого свидетельства, то вновь вносить в него явные отзвуки современности.

Сатира Щедрина всегда была на стороне тех, кто боролся за торжество справедливости и правды. Писатель верил в крушение глуповского строя жизни на земле, в победу бессмертных идей демократии и прогресса.

Предмет: