СОЛЖЕНИЦЫН АЛЕКСАНДР ИСАЕВИЧ (род. в 1918 г.) — прозаик.
Родился в Кисловодске. В 1924 году вместе с матерью Таисией Захаровной (отец погиб за полгода до рождения сына) переехал в Ростов.
Учился на физико-математическом факультете Ростовского университета. Блестяще одаренный юноша одним из первых получил учрежденную в 1940 году Сталинскую стипендию. Перейдя на четвертый курс, Солженицын параллельно поступил на заочное отделение МИФЛИ (Московского института философии, литературы и истории). Кроме того, учился на курсах английского языка и уже серьезно писал.
В октябре 1941 года был мобилизован; на фронт он после обучения попал в 1942 году и прошел со своей «звукобатареей» (выявляющей вражескую артиллерию) от Орла до Восточной Пруссии. Здесь в феврале 1945 года в связи с обнаруженными цензурой в его, капитана Солженицына, переписке с другом юности Н.Виткевичем резко критическими, «левыми» оценками личности Сталина он был арестован, препровожден в Москву и осужден на 8 лет. Эти годы он провел вначале в лагере на Калужской заставе, затем четыре года — в НИИ («шарашке»), два с половиной года — на общих работах в лагерях Казахстана. После освобождения из лагеря — вечное поселение в Кок-Терек на юге Казахстана (оно длилось три года), а затем — переезд в Рязанскую область и работа учителем математики в школе в одном из сел (этот момент изображен в рассказе «Матре-нин двор») и в Рязани.
Все эти годы, не исключая лагерных, Солженицын, как и на фронте, много писал: то поэму в стихах «Дороженька», заучивая ее наизусть, то пьесу «Республика труда» (1954), то «роман о Марфинской шарашке» (1955—1968).
Все эти обстоятельства — войну, лагерь, смерть Сталина в 1953 году и доклад Н.С.Хрущева о трагических последствиях культа личности Сталина на XX съезде КПСС в 1956 году — следует учитывать как факты духовной биографии Солженицына. Он их воспринял гораздо глубже, чем многие другие.
Первые опубликованные в начале 60-х годов на Родине произведения Солженицына — повесть «Один день Ивана Денисовича» (1962), рассказ «Матренин двор» (1963) — появились на исходе хрущевской «оттепели», в преддверии периода застоя. Кроме этого, были опубликованы и другие рассказы писателя: «Случай на станции Кочетовка» (1963), «Захар-Калита» (1966), «Крохотки» (1966). Солженицына стали называть, с одной стороны, писателем «лагерной» прозы, а с другой — прозы «деревенской». Сам автор однажды заметил, что к жанру рассказа он обращался нечасто, «для художественного удовольствия»: «В малой форме можно очень много поместить, и это для художника большое наслаждение — работать над малой формой. Потому что в маленькой форме можно оттачивать грани с большим наслаждением для себя».
Повесть «Один день Ивана Денисовича» первоначально называлась «Щ-854 (один день одного зэка)». Сколько бы ни писали о лагерной жизни, нельзя забыть колонну людей в бушлатах, с портянками на лицах от ледяного ветра с узкими прорезями для глаз, бараки, столовую, где голодные люди «как на крепость лезут», зоркий мужицкий взгляд Ивана Денисовича Шухова.
«... И вышла колонна в степь, прямо против ветра и против краснеющего восхода. Голый снег лежал до края, направо и налево, и деревца во всей степи не было ни одного».
Начался год новый, пятьдесят первый, и имел в нем Шухов право на два письма...»
В повести читатель сталкивается со множеством ярких человеческих сознаний, с полифонизмом помыслов и голосов. Иван Денисович, например, не может не высмеять,
правда мягко, Алешу-баптиста и его призыв: «Из всего земного и бренного молиться нам Господь завещал только о хлебе насущном: Хлеб насущный даждь нам днесь!
— Пайку, значит? — спросил Шухов».
С сочувствием наблюдает Шухов бунт капитана второго ранга Буйновского против охраны, но не скрывает и свое сомнение: не сломается ли тот. Близок Шухову бригадир Тюрин с его умной независимостью, расчетливым покор-ством судьбе, недоверием к фразе.
В небольшом пространстве повести сочетаются многие человеческие судьбы, прежде далекие друг от друга. Время (один день) как бы вливается в пространство лагеря, растекается по снежному простору. Оно течет (вместе с движением колонны) по дороге, сжимается, уплотняется до узкого места на нарах. Это искусство сжатия, концентрации — замечательное достижение писателя. Оно связано с тем, что источником движения в повести был конкретный человеческий характер.
В 1962 году отечественный читатель еще не знал романа Солженицына «В круге первом» (1955—1968). Это роман о пребывании героя — интеллигента Нержина — в закрытом НИИ, в «шарашке». Здесь в беседах с другими заключенными: с критиком Львом Рубиным, инженером и философом Сологдиным — Нержин долго и мучительно выясняет: кто же в подневольном обществе в меньшей степени живет по лжи? Эти всезнайки-интеллигенты или вчерашний крестьянин Спиридон, дворник на этой же «шарашке»? После острых, глубоких споров Нержин приходит к мысли, что, пожалуй, Спиридон, не понимающий множества превратностей истории и своей судьбы, жил все же наивнее и чище, нравственней, непритворней.
Старуха Матрена из рассказа «Матренин двор» с ее бескорыстием, неспособностью обидеть мир, — а он ее не только обижал, грабил, но и погубил, — предшественница старух-праведниц из повести В.Распутина «Последний срок» и «Прощание с Матерой», бабушки из книги В.Ас-тафьева «Последний поклон» (см. «Матренин двор»),
«Архипелаг ГУЛАГ» (1958-1968) сам автор образно определил как «окаменелую нашу слезу». В этом произведении привлекает не только богатство разговорных интонаций, оттенки сарказма и иронии. Самое важное в том, что в стиле писателя преобладает мозаичность склеенных кусков. Значение разнонаправленных метаний, стремительных бросков в разных направлениях — в двух авторских выводах. С одной стороны, «ГУЛАГ» — это окаменелая слеза, это обвинительный акт. А с другой — это книга о коллективном, еще не отмоленном грехе. Здесь все жертвы и соучастники — и те же Крыленко, Раскольников, Дыбенко, Горький, и доверчивые крестьяне, слепо сжигавшие дворянские библиотеки и убивавшие юнкеров в 1917 году, а в годы коллективизации составившие самый большой поток ссыльных. Из цепочки «порываний» смятенной мысли Солженицына вызревает вывод о личном спасении его от внутренней «запыленности», засаленное™ души ложью и пошлостью самодовольства. Писатель приходит к своей излюбленной идее победы над злом через жертву, через неучастие, пусть и мучительное, во лжи. В финале своей книги Солженицын произносит слова благодарности тюрьме, так жестоко соединившей его с народом, сделавшей его причастным к народной судьбе: «Благодарю тебя, тюрьма, что ты была в моей жизни».
Солженицын становится «в оппозицию не столько к той или иной политической системе, сколько к ложным нравственным основаниям общества». Он стремится вернуть вечным нравственным понятиям их глубинное, исконное значение. Писатель продолжает одну из центральных гуманистических линий русской классической литературы — идею нравственного идеала, внутренней свободы и независимости даже при внешнем притеснении, идею нравственного совершенствования каждого. В этом он видит национальное спасение. Эту же мысль он проводит и в своей, казалось бы, самой «политической», обличительной книге «Архипелаг ГУЛАГ»: «... линия, разделяющая добро и зло, проходит не между государствами, не между классами, не между партиями, — она проходит через каждое человеческое сердце - и через все человеческие сердца...»
В небольшой статье «Жить не по лжи!» в открытой публицистической форме писатель призывает жить по совести, жить по правде. «Мы так безнадежно расчеловечи-лись, что за сегодняшнюю скромную кормушку отдадим все принципы, душу свою, все усилия наших предков, все возможности для потомков — только бы не расстроить своего утлого существования. Не осталось у нас ни твердости, ни гордости, ни сердечного жара». «Так круг — замкнулся? И выхода — действительно нет?» Автор верит в обратное, будучи убежден, что «самый простой, самый доступный ключ к нашему освобождению: личное неучастие во лжи! Пусть ложь все покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упремся: пусть владеет не через меня!»
В лекции по случаю присуждения Солженицыну Нобелевской премии (1970) он развивает эту мысль, доказывая, что писателям и художникам доступно еще большее — победить ложь. Свою речь писатель закончил русской пословицей: «Одно слово правды весь мир перетянет».
Солженицынская правда жесткая, порой безжалостная. Но, как верно замечает по этому поводу С.Залыгин, «в нашем отечественном контексте наше теперь уже ходячее выражение «Смотреть правде в глаза» — это действительно то же самое, что «смотреть в глаза страданию». Такова наша история».