Поднятая целина

«ПОДНЯТАЯ ЦЕЛИНА»

В разгар работы над очередной книгой «Тихого Дона» М.А.Шолохов увлекся другим сюжетом, другими героями, другой эпохой — «Поднятой целиной». Конечно, сюжет «Поднятой целины» не является фотографическим отпе­чатком реальных событий того времени — у художествен­ного повествования свои законы, но можно с уверенностью сказать, что из поля зрения Шолохова не выпали основные, в том числе и драматические, обстоятельства, имевшие ключевое значение в процессе коллективизации на первом его этапе.

Осенью 1931 года писатель отправил в редакцию жур­нала «Новый мир» главы своего нового романа «С кровью и потом». Однако редакция, посчитав, видимо, такое на­звание слишком острым и драматичным, потребовала его замены. Тогда-то и родилось знаменитое словосочетание «Поднятая целина». Писатель пошел на уступку, спасая в своем произведении более существенное: он наотрез отка­зался снять главы о раскулачивании, считая их сохранение принципиальным вопросом. Однако Шолохов испытывал острое чувство неудовлетворенности новым названием. Об этом он писал в одном из писем к Е.Г.Левицкой: «На название до сей поры смотрю враждебно. Ну что за ужасное название! Ажник самого иногда мутит. Досадно».

Первоначальное название имело не метафорический, а вполне конкретный смысл. За восемь месяцев в Гремячем Логу, непосредственно изображенных в «Поднятой цели­не», скончалось одиннадцать человек, и только один из них — хуторской пастух дед Агей — умер естественной смертью. Все остальные были убиты, причем их гибель непосредственно связана с коллективизацией. Кроме того, в произведении упоминается о смерти (чаще всего насиль­ственной) еще более 20 человек. Такая концентрация человеческих смертей на художественном пространстве ро­мана усугубляет ощущение общей изломанности и траге­дийности изображенного времени.

Воссоздавая обстоятельства, в которых действуют пер­сонажи романа, Шолохов стремился быть предельно досто­верным и исторически правдивым. «Когда писатель грешит против истины даже в малом, — говорил Шолохов, — он вызывает у читателя недоверие: значит, — думает чита­тель, — он может соврать и в большом». Он сознательно опирался на факты самой действительности, давал часто точную хронологическую датировку событий.

На протяжении всей первой книги действие набирает высокий темп, а Шолохов тщательно расставляет времен­ные вешки.

Почти одновременный приезд в Гремячий Лог бело­гвардейца Половцева и недавнего слесаря Краснопутилов-ского завода, бывшего матроса Давыдова. Вечером состоя­лось первое собрание бедноты, на следующий день назначили раскулачивание. Собрания созывались в тече­ние четырех дней подряд каждый вечер и продолжались «до кочетиного побудного крику». В дни, когда гремяченская беднота обсуждала колхозные дела, «у Борщева в тесной связи собирался кулацкий актив», на котором Никита Хопров предостерег казаков: «Я против власти не подни­маюсь и другим не советую», за что и поплатился жизнью. На следующий после убийства Хопрова день вновь решала дело колхоза гремяченская беднота.

4 февраля общее собрание колхозников единогласно вынесло постановление о выселении кулацких семей. При­ехав в район, Давыдов отчитывается перед секретарем: «Все это время каждый день созывали собрания, организовыва­ли колхоз, правление, бригады, факт! Дела очень много». «Яков Лукич 6 февраля приказал нарядчику второй брига­ды выделить четыре подводы с людьми и привезти к воловням речного песку». 4 марта Нагульнов, избив Бан­ника, заставил его сдать хлеб. «Десятого марта с вечера пал над Гремячим Логом туман...» «К 15 марта был целиком собран семфонд... Шалый приналег и к 15 марта отремон­тировал все доставленные в починку бороны, буккера, садилки и плуги». «Бригада Демки Ушакова 25-го выехала пахать». «Марина 26-го подала заявление о выходе из колхоза». «Двадцать седьмого Давыдов решил съездить на поле первой бригады». «Третья бригада 2 апреля перешла на весновспашку». «К 15 мая по району сев колосовых в основном был закончен. В Гремячем Логу колхоз к этому времени целиком выполнил посевной план». «К концу первой половины июня погода прочно установилась».

Во второй книге (которая начала печататься только в середине 50-х годов, а в 1960 году обе книги вышли в единой обложке) хроникальность повествования утратила календарную точность. Только в начале Шолохов делает общую отметку: «К концу первой половины июня», а затем просто помечает дни недели: «Через два дня, в пятницу утром...» Разрывание границ времени обусловлено здесь тем, что колхоз был организован и борьба за новую жизнь утратила свою остроту, постепенно набирая новые силы после трудной весенней страды, готовясь к осенней уборке урожая. Писатель как бы намеренно притормаживает тече­ние времени: «Жизнь шла в Гремячем Логу, не ускоряя своей медлительной поступи...» На фоне тихого успокое­ния резко выделяются трагические события — убийство Давыдова и Нагульнова. Об их последнем дне сказано кратко: «На этом и кончился исполненный больших и малых событий день в Гремячем Логу».

Хроникальность сюжетной канвы первой книги, ее стремительное движение не мешают воплощению широты и глубины происходящих в Гремячем Логу перемен. Народ (гремяченские казаки, крестьянство) в его решающих об­щественных выступлениях рисуется писателем в массовых сценах: собраниях бедноты, в «бабьем бунте», в столкнове­нии Давыдова с покосчиками и даже на тайных сходках, которые сколачивает Половцев.

Массовые сцены первой книги «Поднятой целины» — основная пружина в развитии сюжета, его главные и на­пряженные узлы. Будучи событийно самостоятельными, они вместе с тем связаны между собой. Автора больше всего волновала судьба крестьянской массы, она — главный герой произведения. «Шолохов, — писал К.Симонов, — привел с собой в литературу людей из народа, или, как говорят, простых людей, и они заняли в его романах не боковые места и не галерку, а самый центр этого набитого битком людьми зала. Он заставил смотреть на них, прежде всего на них».

Внимательное прочтение глав «Поднятой целины», в которых дается непосредственное изображение раскулачи­вания, художественно-стилистический комментарий к ним убеждают, что картина, нарисованная Шолоховым, от эпи­зода к эпизоду становится все более широкой, сложной, трагичной. Писатель ни на шаг не отступил от правды жизни, показывая противоречия коллективизации, рас­крывая нравственный аспект проблемы «человек и его выбор».

Давыдов, Нагульнов, Разметнов — ключевые фигуры эпохи коллективизации, их сформировало это время, и они выразили собой свое время.

Давыдов приехал в Гремячий Лог с самыми добрыми намерениями по отношению к крестьянам-труженикам, искренне убежденный в том, что помогает им строить новую, светлую жизнь. Для этого он не только готов к самопожертвованию, он фактически ежечасно жертвует собой: отказывается от нормального существования и живет в каких-то неестественных условиях. Давыдов чув­ствует, что сдвинуты какие-то общепринятые человеческие отношения, ему приходится совершать поступки, противо­речащие его душевной сущности. На протяжении действия первой книги «Поднятой целины» претерпели изменения не только его представления о принципах крестьянской жизни, но и политические убеждения. Не случайно в конце романа Давыдов признается Варе Харламовой: «А ты зна­ешь, я уже иногда подумывал, приходило на ум частенько, что счастье мое, личное счастье осталось за кормой, в прошлом то есть... хотя и в прошлом мне его было отмере­но — кот наплакал...»

В развитии образов Нагульнова и Разметнова на про­тяжении романа тоже происходят заметные перемены. Мягкий, улыбчивый, отзывчивый на людское страдание, душевно ранимый Разметнов наделяется более зорким взглядом, нежели напряженный, всегда подозрительный к «контре» Нагульнов. Это не он, а Разметнов заметил нера­бочие руки у заготовителей скота и усомнился в их про­фессии.

Рядом с Давыдовым и Разметновым Макар Нагульнов выделяется особой суровостью и резкостью. Он не призна­ет разумной середины, не идет на компромиссы. Не слу­чайно в самом начале романа Шолохор словами секретаря райкома Корчжинского определяет натуру Нагульнова: «красноармеец, резковат, весь из углов, и... все острые...» Эту характеристику Нагульнов полностью подтверждает в один из кульминационных моментов — в условиях раску­лачивания. Но Шолохов не забывает и о других качествах Макара. Аскетизм, фанатическая сосредоточенность На­гульнова на «мировой революции», постоянная готовность искоренять «контру» сочетаются в нем с большой искрен­ностью, самоотдачей труду, с умением заметить юмористи­ческое в самых неожиданных обстоятельствах. Несмотря на суровость, жестокость, Макар Нагульнов обладает неж­ной, незащищенной душой. Он глубоко и преданно любит свою непутевую жену. Его чувство прорывается в момент их окончательного расставания.

Писатель не идеализирует своих героев. Он рисует их такими, какими сформировала их эпоха, суровая, противо­речивая, во многом трагическая. После гибели Давыдова и Нагульнова автор открыто в скорбно-торжественной инто­нации обращается к читателю: «Вот и отпели донские соловьи дорогим моему сердцу Давыдову и Нагульнову, отшептала им поспевающая пшеница, отзвенела по камням безымянная речка, текущая откуда-то с верховьев гремяче-го буерака...» Давыдов и Нагульнов дороги Шолохову не как воплощение совершенства, а как живые люди, в дра­матических изломах судеб которых запечатлелись противо­речия человеческого развития.

Последующее за рассказом о гибели главных героев воспринимается эпилогом воссозданной в романе жизни. Здесь очень существенна роль пейзажа. Он исполнен пред­чувствия грядущих величественных и драматических свер­шений. «Далеко за Доном громоздились тяжелые грозовые тучи, наискось резали небо молнии, чуть слышно погро­мыхивал гром». В одночасье постаревший Андрей Размет­нов, пришедший на могилу своей незабвенной жены Ев­докии, долгим суровым взглядом всматривался в горизонт, откуда, «будя к жизни засыпающую природу, величавая и буйная, как в жаркую летнюю пору, шла последняя в этом году гроза».

Значимость романа определяется тем, что «Поднятая целина» — это живое свидетельство очевидца и участника событий.

В отличие от многих писателей-современников, Шо­лохов изобразил крестьянский мир не средоточием беспро­светной тьмы и невежества, не олицетворением «идиотизма деревенской жизни», а с глубокой верой в творческие силы народа.

Шолохов принадлежал к тем художникам, которые сумели ощутить и запечатлеть свое время как «эпоху глу­боко, небывало всесторонне драматическую... эпоху напря­женного драматизма процессов разрушения и созидания» (М.Горький).