В истории литературы есть книги, которые выражают целые эпохи не только в развитии литературы и искусства, но и всего общественного сознания. К числу таких книг принадлежат и «Записки охотника» И.С.Тургенева.
В этом сборнике рассказов объединяющей фигурой является «охотник», рассказчик-литератор, дворянин по общественному положению. «Охотник» не столько раскрывает тему книги, сколько маскирует ее: он просто рассказывает о том, что с ним случилось, что он видел и запомнил — и все; он как будто бы совсем не задумывается над тем, что то, о чем идет речь сейчас, в этом очерке, как-то связано с тем, что он рассказывал раньше. А Тургенев этого не забывает: сравнивая, сопоставляя, систематизируя, он разрабатывает тему такого размаха, о каком до него осмелился говорить вслух только Гоголь. Именно в этом основное различие охотника-рассказчика от автора.
В «Записках» Тургенев часто прибегает к приему сопоставления времен — старого и нового. Авторская оценка старого ясна — это был век дворянского разгула, мотовства, разврата и наглого самоуправства. А о дворянстве нового века автор размышляет на страницах этой книги.
Созданная Тургеневым картина дворянских нравов неизбежно ставит перед читателями вопрос: как все-таки могут люди, получившие какое-то образование, пользоваться своими бесчеловечными правами, жить в этой отравленной атмосфере тирании и рабства? Убежденный реалист, Тургенев хорошо знал, какова сила приверженности к удобствам и комфорту, какую власть имеют над человеком самые обыкновенные привычки и как тесно связан каждый человек со своей средой. Но он знал, что разные люди относятся к жизни по-разному и что жизненная позиция человека зависит и от свойств его натуры.
Если присмотреться ко всем этим благоденствующим представителям дворянства — Полутыкиным, Пеночки-ным, Королевым, Стегуновым, Хвалынским, Штоппелям, Зверьковым, сановникам, князьям и графам, то нельзя не заметить одной общей их черты: все это посредственности, люди с жалким умом и хилыми чувствами. Ничтожные люди, они способны ценить в других только грубую силу, в чем бы она ни проявлялась — в чиновничьем произволе или в причудах богатства, в капризах, наглости или в хитросплетениях подлости. Все, что выходило за границу их ползучего разумения, они преследуют.
Аркадий Павлович Пеночкин пользуется в дворянском обществе уважением: «Дамы от него без ума и в особенности хвалят его манеры». И Петр Петрович Каратаев, пока он «куражился» и проматывал свое имение, если уж и не числился в уважаемых членах местного дворянства, то и не привлекал его осуждающего внимания. Но стоило ему влюбиться в крепостную девушку Матрену, как все немедленно изменилось. «Заспанная и злобная скука праздного барства» показала себя! Госпожа Марья Ильинична, узнав, что Каратаев хочет купить у нее Матрену, потому что любит ее, не упустила случая потешить свою тиранскую душонку: «Мне не угодно; не угодно, да и все тут». Искреннее чувство, да еще к холопке — этого она простить не могла. Общество ее одобрило, а Каратаева осудило и в конце концов выбросило из своих рядов.
Но картины внутридворянских отношений при всей их выразительности играли в «Записках охотника» все-таки подчиненную роль: они нужны были постольку, поскольку помогали исследовать главную вину дворянства — вину перед народом.
Белинский объяснял успех «Хоря и Калиныча» (первого из опубликованных рассказов) тем, что в этом очерке Тургенев «зашел к народу с той стороны, с какой до него к нему никто не заходил. Хорь, с его практическим смыслом и практической натурою, с его грубым, но крепким и ясным умом... — тип русского мужика, умевшего создать себе значащее положение при обстоятельствах весьма неблагоприятных».
Стоило более или менее внимательно присмотреться к Хорю, чтобы сразу же стало ясно, насколько этот неграмотный крестьянин превосходит своего господина Полу-тыкина именно в интеллектуальном отношении и настолько, стало быть, бессмысленны и лживы разговоры о дворянской опеке над мужиком. Хорь относится к Полу-тыкину с едва скрытым презрением, потому что «насквозь видел» его, то есть понимал, как он никчемен, а не потому, что тот носил европейское платье и держал «французскую» кухню. Страха перед иноземным Хорь не испытывал никакого.
Выразителен итог наблюдений Тургенева над личностью Хоря: «Из наших разговоров я вынес одно убежденье, которого, вероятно, никак не ожидают читатели, — убежденье, что Петр Великий был по преимуществу русский человек, русский именно в своих преобразованиях. Русский человек так уверен в своей силе и крепости, что не прочь и поломать себя: он мало занимается своим прошедшим и смело глядит вперед. Что хорошо, то ему и нравится, что разумно, того ему и подавай, а откуда оно идет, — ему все равно».
Вывод напрашивается сам собою: единственно, в какой помощи действительно нуждались умные и практичные Хори, — это в освобождении от Полутыкиных, то есть в освобождении от крепостной зависимости. Потому-то Белинский и обращал на этот очерк особое внимание.
Тургенев исследовал растлевающее влияние помещичьей власти на все стороны жизни. Особое внимание он уделял тому, что крепостничество буквально уродовало отношение мужика к труду.
Жизнь рядом с помещиком порождала в крепостных не только чувство тупой покорности. Из поколения в поколение в барине привыкли видеть человека особой судьбы и даже породы, его жизнь считали чем-то вроде воплощенного идеала. Это неизменно возбуждало чувство преклонения перед господами. Сильнее оно давало себя знать в среде дворовых людей; именно в ней чаще всего встречались лакеи — не только по должности. Такие, например, как камердинер Виктор из рассказа «Свидание». В нем воплотилась сама душа лакейства.
То, как накалена атмосфера в деревне, наглядно показано в рассказе «Бирюк». Доведенный до крайности мужик-порубщик перешел от жалобных просьб к открытому неистовому возмущению как-то внезапно; ни охотник, ни Бирюк ничего подобного не ожидали. И все-таки самое неожиданное было в том, что Бирюк отпустил порубщика и, главное, как он его отпустил. Сделал он это вовсе не потому, что испугался угроз мужика. Многое передумал Фома Бирюк, слушая жалобы и укоризны пойманного им мужика; не показалась ли ему постыдной его верность своему барину, который мужиков ест поедом; не подумал ли он теперь, что и жена-то его сбежала с мещанином, бросив своих детей, потому что тошен ей был выдаваемый ему за бирючью верность «господский хлеб»? Вероятнее всего, Бирюк опять примется усердно выслеживать порубщиков; но может случиться и так, что эти его догадки не забудутся, и тогда уже нельзя будет поручиться не только за сохранность лесных угодий помещика, но и за его жизнь.
«Записки охотника» убеждали читателя в необходимости уничтожения крепостничества как основы всего общественного строя России. Тургенев всю свою жизнь твердо держался того убеждения, что вопросы общественного бытия, даже самые сложные, могут быть решены только по законам разума, являющегося венцом современной цивилизации.
Неисчерпаемые сокровища народного духа обнаруживались в поэтической одаренности русских людей. И чтобы составить себе представление об этом достоинстве народного характера, не нужно было искать особо выдающихся людей: в той или иной степени оно было присуще подавляющему большинству крестьян — от мала до велика.
Сознание закрепощенного крестьянства, его мораль были полны противоречий и контрастов. Мечты о воле и преклонение перед господской властью, протест и покорность, бунтарство и лакейство, житейская сметливость и полная безынициативность, душевная одаренность и равнодушие к собственной судьбе — все эти свойства существовали бок о бок, часто переходя одно в другое. По словам самого Тургенева, это была «великая общественная драма», и без понимания того, что эта драма есть, нельзя было понять и самой России. Он не просто начал разработку этой темы. На многие десятилетия вперед он дал меру ее сложности, определил составляющие ее противоречия. К этой великой книге можно бы взять в качестве эпиграфа знаменитые строчки Некрасова:
Ты и убогая, Ты и обильная, Ты и могучая, Ты и бессильная, Матушка-Русь! — если бы они не были написаны четверть века спустя после выхода в свет «Записок охотника».