Вы здесь

Зощенко Михаил Михайлович

Фото Зощенко Михаил Михайлович

Родился в семье художника. В 1913 году окончил гимназию и поступил в Петербургский университет на юридический факультет. Не окончив курса, отправляется добровольцем на фронт. Был ранен, отравлен газами и демобилизован в чине штабс-капитана. В 1918 году Зощенко вступил добровольцем в Красную Армию, в 1919 году демобилизовался и в течение нескольких лет переменил не­сколько профессий: был са­пожником, актером, телефо­нистом, агентом уголовного розыска, счетоводом. Первый рассказ Зощенко был опубли­кован в 1921 году в «Петербург­ском альманахе».

Первая книга Зощенко «Рассказы Назара Ильича, гос­подина Синебрюхова» (1922)

представляет собой сборник коротких юмористических но­велл, где от лица героя-рассказчика повествуется о разных забавных происшествиях, действующими лицами которых являются по преимуществу мещане, пытающиеся освоить­ся в новых революционных условиях. Люди эти у Зощенко наивно полагают, что революция — «праздник на их улице» и совершалась лишь затем, чтобы обеспечить именно им возможность привилегированного и беспечального суще­ствования.

Именно «маленькие люди» нового времени, составив­шие большинство населения страны, претендовали на роль хозяев жизни, главных действующих лиц. Поэтому монтер в одноименном рассказе полагает, что фигура номер один в театре — это, конечно, он, Иван Кузьмич Мякишев, а не тенор и не дирижер. «На общей группе, когда весь театр... снимали на карточку, монтера этого пихнули куда-то сбоку — мол, технический персонал. А в центр, на стул со спинкой, посадили тенора. Монтер говорит: «Ах так, гово­рит. Ну так я играть отказываюсь. Отказываюсь, одним словом, освещать ваше производство. Играйте без меня. Посмотрите тогда, кто из нас важней и кого сбоку сымать, а кого в центр сажать» — и «выключил по всему театру свет...»

Помощник начальника милиции маленького городка товарищ Дрожкин («Административный восторг»), к удив­лению публики, «среди населения гуляет собственной пер­соной... С супругой... ну прямо как простые смертные. Не гнушаются». Облеченный властью «товарищ Дрожкин» видит себя в образе вседержителя, которому все дозволено: и расстрелять на месте чью-то свинью, оказавшуюся «среди... общего пешеходного тротуара», и «отправить в отделение» собственную «неосторожную супругу», осме­лившуюся «вмешиваться в действия и распоряжения ми­лиции», «за рукав хватать...» Произвол начальства совер­шенно бесконтролен и безнаказан.

Народ в зощенковских рассказах многолик, многосло­вен, проявляет активность, участвует в импровизирован­ных представлениях и зрелищах; однако, когда от него требуется веское слово, — замолкает, при малейшей опас­ности или ответственности — пасует. Персонажи рассказа «Гримаса нэпа», пассажиры поезда, возмущены поведени­ем молодого человека, который «кричит и командует», как им кажется, прислугой — старухой, обвешанной тюками, и характеризуют его действия как «форменную гримасу нэпа». Среди них начинается брожение: «Это... эксплуата­ция переростков! Нельзя же так кричать и командовать на глазах у публики! Это унижает ейное старушечье достоин­ство», «... это невозможно допущать такие действия. Это издевательство над несвободной личностью». Человека, «который с усиками», обвиняют в буржуйских замашках, в «нарушении уголовного кодекса труда»: мол, прошли те времена, да и с нэпом пора кончать. Однако, когда выяс­няется, что старуха — мать молодого человека, «среди публики некоторое замешательство произошло. Некото­рый конфуз: дескать, вмешались не в свои дела. ... Оказы­вается, это всего-навсего мамаша».

Можно выделить две главные разновидности зощен­ковских рассказов. В одних персонаж совпадает с рассказ­чиком: герой рассказывает о себе, сообщает подробности о своей среде и биографии, комментирует свои поступки и слова («Кризис», «Баня» и др.). В других — сюжет отделен от рассказчика (герой — не рассказчик, а лишь наблюдатель описываемых событий и поступков). Но и здесь точно так же, как и в первом случае, сам рассказ с его характеристи­ками и оценками мотивирован персональными свойствами рассказчика. Таковы, например, рассказы «Прискорбный случай», «Рабочий костюм» и т.д. Рассказчик связан с лицом, о котором повествует, биографически или идейно, явно сочувствует своему герою и переживает за него.

Единство персонажей и повествователя — принципи­альная установка в творчестве Зощенко. В лице автора-по­вествователя Зощенко отображает определенный тип писа­теля, тесно слившийся со своим героем. Он оговаривает его парадоксальность («оно покажется странным и неожидан­ным»): «Дело в том, что я — пролетарский писатель. Вернее, я пародирую своими вещами того воображаемого, но подлинного пролетарского писателя, который сущест­вовал бы в теперешних условиях жизни и в теперешней среде. ... Я только пародирую. Я временно замещаю проле­тарского писателя».

Соединение самоочевидной «пародийности», стилизо­ванности «пролетарской литературы» с отсутствием дис­танции между персонажем, автором и читателем делает такое саморазоблачение в глазах читателя особенно нагляд­ным и комичным. Этот своеобразный литературно-психо­логический прием, разработанный и обоснованный самим писателем, Зощенко называл «перестройкой читателей».

«... Я стою за перестройку читателей, а не литературных персонажей, — отвечал писатель своим корреспондентам в печати. — Ив этом моя задача. Перестроить литературный персонаж — это дешево стоит. А вот при помощи смеха перестроить читателя, заставить читателя отказаться от тех или иных мещанских и пошлых навыков — вот это будет правильное дело для писателя».

Помимо произведений сатирических, есть у Зощенко вещи автобиографического характера: детские рассказы и неоконченная повесть «Перед восходом солнца» (1943).

Значительное место в творчестве писателя занимают фельетоны, представляющие собой прямые отклики на «сообщения с мест» и письма читателей.

Крупные произведения Зощенко разнообразны по жанру и манере повествования. Повесть «Мишель Синя-гин» (1930) отличается от юмористических рассказов лишь развернутым сюжетом; «Возвращенная молодость» (1933) может быть названа сатирической повестью лишь весьма условно, так как автор изображает в ней своего героя — пожилого профессора, влюбленного в легкомысленную девицу и пытающегося вернуть себе молодость, — насмешливо, но вместе с тем и сочувственно. «Голубая книга» (1934) представляет собой объединенный общим замыслом сборник юмористических новелл и комментариев к ним, рисующий, по мысли автора, «краткую историю человечес­ких отношений», данных глазами сатирика.

В середине 40-х годов сатирические произведения Зощенко перестали появляться в печати. Отсутствие рабо­ты. Нищета. Голод. Продажа домашних вещей. Занятие сапожным ремеслом. Отчуждение от читательской среды, изоляция от многих вчерашних друзей и знакомых, пере­ходивших при встрече с Зощенко на противоположную сторону улицы или не узнававших его. «В сущности, судьба Зощенко, — писал В.Каверин, — почти не отличается от бесчисленных судеб сталинского террора. Но есть и отли­чие, характерное, может быть, для жизни всего общества в целом: лагеря были строго засекречены, а Зощенко надол­го, на годы, для примера был привязан на площади к позорному столбу и публично оплеван. Потом, после смер­ти Сталина, вступило в силу одно из самых непреодолимых явлений, мешающих развитию естественной жизни стра­ны, — инерция, боязнь перемен, жажда самоповторения. К положению Зощенко привыкли. Дело его унижения, уничтожения продолжалось по-прежнему совершенно от­крыто — в нем уже участвовали тысячи людей, новое поколение. Теперь оно свершилось безмолвно, бесшум­но...»

Персонажи Зощенко напоминают жителей бессмерт­ного города Глупова Салтыкова-Щедрина: они так же унижены, с таким же растоптанным чувством собственного достоинства, с такой же рабской психологией, так же «запущены» и «заморочены»... А главное, они бедны, как говорил Щедрин, сознанием собственной бедности. Обра­щаясь к читателям, как две капли воды похожим на его персонажей, Зощенко помогал им открыть глаза на самих себя. Смеясь над чужой глупостью, ограниченностью, вы­морочностью, читатели учились смеяться над собой, виде­ли со стороны себя, и это не выглядело слишком обидно: ведь автор сочувствовал им. Они, то есть мы, сегодняшние читатели, тоже опознавали пошлость, которую Зощенко умел обозначить.

Единственный читатель, которому дали выступить на похоронах Зощенко, сказал: «Вы не только смешили, вы учили нас жить...»

Предмет: